Это случается так часто, что если фиксировать такие мгновения в разных концах мира небольшими вспышками, на Земле никогда бы не наступала ночь.
Пожилой усталый священник в пустом деревенском храме во время заутрени вдруг запинается кадилом, и дым коварно ударяет ему в нос, и с недоумением он смотрит на свои руки, на потемневшие лики за стеклами... и бормочет: "Зачем это все? Что я здесь делаю? Почему этот дым, эта дешевая позолота? Кому я это все...?"
На 43 этаже небоскреба в конференцзале хватается за скользкий узел галстука энергичный докладчик, смотрит на змеящиеся на слайде графики, на белесые овалы скучных одинаковых лиц, отражающихся в темном стекле стола, на мерзкий остывший кофе в неудобных квадратных чашках и ощупывает руками вдруг обступившую пустоту: "Боже, для чего это мне, им, всем? И эти диаграммы, что рисовал всю ночь, и мерзкая горечь седьмой чашки кофе во рту...это все имеет смысл? Не могут же они не знать, что этот доклад ни для кого. Просто так зачем-то кому-то нужно... Не мне..."
И сидящий в кабине взлетающего самолета летчик, в окружении горизонтов и тумблеров, вдруг ужаснется происходящему: "Этого не может быть! Эта громадина взлетает, когда взлетать не должна! Железяки не летают! И смысла во всем этом не больше, чем сидеть на табуретке с пластмассовым рулем в руках и топотать губами, изображая двигатель..."
А лежащая под мычащим и потным телом любовника женщина, сотрясаясь под мерными ударами, вздрогнет на миг от омерзения: "Да что это я? Это же дрянь...мерзко и смешно и жалко...И эти крики и распирание внутри чего-то, готового взорваться багровой аневризмой... "
И сонный доктор, пишущий на плохой латыни рецепт, прикладывая печать, вдруг фыркнет в усы, вспомнив свой детский набор "Айболит": "Неужто она думает, что я всамделишный доктор? Неужто не понимает, что мы с ней просто играем?
И в эти минуты мир застывает опереточной декорацией, и сквозь него проглядывает такая бездонная чернота вселенной и такие настоящие и яркие и бесконечно далекие звезды, за которыми и есть и смысл и правда и разум...
А потом вспышка гаснет, мир обретает плотность и объем, а рассудок возвращается в тело. И мы завершаем начатое или...не завершаем. Ведь водить самолеты - дело опасное и не терпящее промедлений. Да и вернувший себе плотность мир какой-то уже неуловимо не тот, ушедший на секунду вперед, пока тебя тут не было.
Но поделать с этим ничего нельзя. И у мира случаются обмороки. С тех самых долей секунд, когда под конец шестого дня Создателя посетила ужасная мысль: "А смысл?". Потом-то, конечно, он увидел, "что это хорошо" и успокоился. А мы расплачиваемся до сих пор.
Хорошо бы только, если обморок - это не все остальное время, пока мы в сознании.