Откуда к нам пришла зима,
не знаешь ты, никто не знает.
Умолкло все. Она сама
холодных губ не разжимает.
Она молчит. Внезапно вдруг
упорства ты ее не сломишь.
Вот оттого-то каждый звук
зимою ты так жадно ловишь.
Шуршанье ветра о стволы,
шуршанье крыш под облаками,
потом, как сгнившие полы,
скрипящий снег под башмаками,
а после скрип и стук лопат,
и тусклый дым и шум рассвета...
Но даже тихий снегопад,
откуда он, не даст ответа.
И ты, входя в свой теплый дом,
взбежав к себе, скажи на милость,
не думал ты хоть раз о том,
что где-то здесь она таилась:
в пролете лестничном, в стене
меж кирпичей, внизу под складом,
а может быть в реке, на дне,
куда нельзя проникнуть взглядом.
Быть может, там, в ночных дворах,
на чердаках и пыльных люстрах,
в забитых досками дверях,
в сырых подвалах, в наших чувствах,
в кладовках в тех, где свален хлам...
Но видно там ей тесно было,
она росла по всем углам,
и все заполонила.
Должно быть, это просто вздор,
скопленье дум и слов неясных,
она пришла, должно быть, с гор,
спустилась к нам с вершин прекрасных:
там вечный лед, там вечный снег,
там вечный ветер скалы гложет,
туда не всходит человек,
и сам орел взлететь не может.
Должно быть, так. Не все ль равно,
когда поднять ты должен ворот,
но разве это не одно:
в пролете тень и вечный холод?
Меж ними есть союз и связь
и сходство - пусть совсем немое.
Сойдясь вдвоем, соединясь,
им очень просто стать зимою.
Дела, не знавшие родства,
и облака в небесной сини,
предметы все и вещества
и чувства, разные по силе,
стихии жара и воды,
увлекшись внутренней игрою,
дают со временем плоды,
совсем нежданные порою.
Бывает лед сильней огня,
зима порой длиннее лета,
бывает ночь длиннее дня
и тьма вдвойне сильнее света;
бывает сад громаден, густ,
а вот плодов с него не снимешь...
Так берегись холодных чувств,
не то, смотри, застынешь.
И люди все, и все дома,
где есть тепло покуда,
произнесут: пришла зима.
Но не поймут, откуда.
ноябрь 1962 И. Бродский
Время к полночи. Я еду на выловленной в метели старой волге домой. Водитель
недоволен ценой, за которую согласился меня везти. Она ему кажется
унизительной для такой погоды. Но я изображал искреннюю
незаинтересованность и убежденность в том, что за эти деньги выстроится
очередь желающих меня подвезти. Он сдался, но теперь его недовольство
висит в воздухе и мешает завязать привычный ночной разговор. Впрочем,
водитель отыгрался на мне, заставив всю дорогу слушать радио «Шансон».
А за такую погоду не грех было доплатить. Дорога тянется следом за
дворником и тут же исчезает в муравленном мокрым снегом стекле, чтобы
вновь ненадолго появится со следующим взмахом щеток. "Дворники" встревожено
хлопают крыльями, как разбуженная птица в ночи. Но даже ворчание
водителя очевидно, притворное. Он, как и я рад. Ведь – снег! Четыре часа
назад, когда я спешил в поздние будние гости, все вокруг было черным, и
злой ветер швырял в лицо мокрую пыль. А вышел, взъерошенный и
намартиненный, из чужого подъезда – и попал в другой город. Казалось,
этот сухой, хрусткий и черный, как истлевший осенний лист, декабрь
никогда не кончится. И в январь мы вступим без снега и света...
Не знающим настоящего снега южным европейцам никогда не
увидеть, как свет поднимается от земли до самого неба, и черное небо начинает
светиться . Как пробираются люди сквозь войско снежной королевы - белые
иглы, летящие в лицо. И слово «вечность» складывается из льдинок под
ногами…
Томительное ожидание и неизвестность кончились. Выпал снег. И
значит, дальше все будет привычно и ясно. С зимой нас!